Стал прощаться, и в выцветших скорбных глазах,
     В напряжённости всех морщин
Затаился у матери старческий страх,
     Что умрет она позже, чем сын.

И губами прильнула жена, светла
     Необычным сиянием глаз,
Словно тело и душу свою отдала
     В поцелуе в последний раз.

Тяжело — обнимая, поддерживать мать,
     Обреченность ее пожалей.
Тяжело пред разлукой жену целовать,
     Но ребенка всего тяжелей!

Смотрит взглядом большим, ничего не поняв,
     Но тревожно прижался к груди
И, ручонками цепко за шею обняв,
     Просит: «Папа, не уходи!»

В этом детском призыве и в детской слезе
     Больше правды и доброты,
Чем в рычании сотен речей и газет,
     Но его не послушаешь ты.

И пойдешь, умирать по приказу готов,
     Распрощавшись с семьею своей,
Как ушли миллионы таких же отцов
     И таких же мужей, сыновей.

Если б цепкая петелька детских рук
     Удержала отцовский шаг,—
Все фронты перестали б работать вдруг
     Мясорубками, нас не кроша.

Прозвенело б заклятьем над пулей шальной:
     «Папа, папа, не уходи!»
Разом пушки замолкли б,— все до одной,
     Больше б не было войн впереди!