В архив сдан Гете, не в почете Шиллер, 
Лауреатства Манны лишены. 
Зато вчера безвестный Ганс Душилер 
Достиг невероятной вышины, 
Назначенный "певцом родной страны".

В его стихах грохочет шаг парада, 
Грамматикой он их не запятнал. 
Ганс интеллектом сроду не страдал. 
Как Вессель, он строчит бандитирады. 
В них - кровь и пламя, в них звенит металл.

НЕ Знает Ганс, что значат муки слова,- 
Слова он в книге фюрера найдет. 
К чему сидеть все ночи напролет? 
Два пруссаизма вставлены толково - 
И вот стихотворение готово.

Он пишет кровью. (Кровь, согласно штата, 
От "государства" получает он.) 
Гремит строка, взрываясь, как граната. 
Он ловко достигает результата, 
Сварив рагу из пушек и знамен.

В былые, трижды проклятые дни 
Канальи, что в редакциях сидели, 
Душилера печатать не хотели, 
И возвращали гению они 
Его проникновенные изделья.

А ну попробуй откажи теперь, 
Когда особым фюрерским декретом 
Имперским он провозглашен поэтом! 
Его отныне новой мерой мерь! 
И проникает он в любую дверь.

Ведь никому погибнуть неохота - 
Печатают! Невиданный тираж! 
И Ганс Душилер входит в дикий раж. 
Пропахнув запахом мужского пота, 
Его стихи шагают, как пехота.

Там, на Парнасе, прозябает лира. 
Душилеру властями отдана, 
Свой прежний тон утратила она. 
Ах, будь ты первым стихотворцем мира - 
Что толку в том? Перед тобой - стена.

Но Ганс Душилер - тот себе живет, 
На холм священный взгромоздясь умело.

И лира, что когда-то пела, 
Теперь в руках его ревет. 
Сидит Душилер, струны рвет. 
Душилер знает свое депо!