Лик судьбы, склоненный над колыбелью ребенка, 
ветер, и звезд круги, и февральская темная ночь, 
мудрые старицы-повитухи, ступеньки скрипучие, 
и сухие, голые плети виноградной лозы во дворе.

Над колыбелью ребенка - лик судьбы
в черном, повязанном низко платке.

Улыбка неизъяснимая, опущенные ресницы, грудь,
белая, как молоко.
Открывается- дверь, и исхлестанный морем рыбак, 
войдя, утомленно бросает 
на сундук вымокшую фуражку.

Эти лица и эти картины были с тобой, 
когда свою сеть ты плел на морском берегу 
или когда уходил от встречного ветра, 
глядя в провалы черные волн;
на всех морях, всех заливах были они с тобой - 
тяготы жизни твоей и счастье твое.

А дальше я не могу читать -
тебя связали цепями,
подгоняют штыком,
в лесу, среди ночи оторвали от женщины,
когда она, счастливая, смотрела тебе в глаза,
не в силах вымолвить слова,
лишили тебя
света, и моря, и хлеба.

Как могли мы упасть, товарищ, 
                  в эту смрадную яму страха?
Разве такая судьба у тебя,
и мне разве это писано на роду?
Кто это смеет командовать 
                  и убивать за нашей спиной?
Не спрашивай. На току
кружатся, кружатся 
    три красные лошади с завязанными глазами,
топчут и топчут они человечьи кости.
Не спрашивай. Время придет -
эта кровь, эта кровь
поднимется, как Георгий, всадник святой,
и копьем пригвоздит к земле кровавого змея.