(перевод Д. И. Гарбара)

I    В  оковах

Нет, камера моей тюрьмы
Лишь кажется безжизненной, пустой.
И серость стен, решеток стиль простой
Скрывают жизнь, которой дышим мы

Да, жизнь: надежда и вина,
Людское горе, всемогущий рок,
Безмерность смерти, жизни краткий срок, -
Все это видела и слышала она.

И каждый шорох, каждый стук
Я слышу - на пределе нервы...
Я не последний здесь... И я не первый...

Я чувствую тепло протянутых мне рук
Сквозь сон, что охраняет воспаленный ум,
Сквозь одиночество. И безысходность дум...




IV    Зов  волн

Возможно, что я знаю о звучанье 
Немного больше, чем глухой.
Но знаю точно: что со мной - 
Я должен донести сквозь немоту молчанья...

Ты, может быть, приглушишь звук.
Замри, в слух обратись и не мешай:
Пусть звук летит - надежды не лишай.
Пусть будет слышен сердца каждый стук

Я слушаю. Оковы на руках.
И весть уже, увы, к другим несется.
Так пусть другое седце встрепенется,

Так пусть другой преодолеет страх.
Я им кричу сквозь мрак: так должно быть!
Не падай духом! Верь! Ты будешь жить!




VI    Бокал  с ядом  цикуты

В Афинах ищут место, где Сократ
Ждал кубка смертоносного цикуты.
Он выбрал: лучше яд, чем эти путы.
Свобода нам дороже во сто крат.

Я видел это место и нимало
Не обратил вниманья: Парфенон
Вдали виднелся. В блеске солнца он
Затмил мне блеск смертельного бокала.

Теперь мне жаль, что я тогда
Прошел, не опустившись на колени;
Прошел, Сократа не коснувшись тени.

Кто знал, что вот пройдут года
И тот же выбор: сок цикуты
Иль власти омерзительные путы...




VII    Эпоха  варварства

Преданье есть, что в древних Сиракузах
Хористов пленных, воспевавших Ахиллеса,
По милости царя и волею Зевеса
Освобождали, сняв с них узы.

Еще мы слышали от дедов и отцов,
Что даже сам свирепый Хан Чингиз - 
Строитель пирамид из черепов - не  строил из
Голов артистов и ученых - мудрецов.

Но время повернуло нынче вспять:
Кто быть захочет  Чингиз ханом?
Сегодня мир под властью варвара и хама.

У тех, кто громоздит опять
Из трупов пирамиды для страны,
Все черепа для этого равны.




XI    Шумы (Шорохи)

Пахнуло из окна дыхание зимы.
В нем скрипы, шорохи глухие...
То звуки варварской стихии.
Увы, но к ним привыкли мы.

Шаги охраны, шум завода,
Визжанье рельсов, звук сирен ночных...
Я жду, когда колокола заглушат их,
Когда заговорит великая Природа.

Пока еще звучит мотор войны.
Еще не слышно мирных звуков.
И ночь полна неясных шорохов и стуков.

Но вот рассвет. И запахи весны.
Все глуше звуки варварских хоров.
Я слышу, слышу звук колоколов!




XII    Новогоднее

Сильвестр. И вдруг раздался гром.
Мы притаились, еле дышим.
Забились в камерах, как мыши.
Ждем бомбы в наш проклятый "дом".

Но стихло все: Сильвестр, благословенье...
Берлин в руинах. Это бред...
Наука! Ты приносишь вред.
Замри, остановись, мгновенье!

Мир знает ужасы войны.
Но ничему история не учит.
Затмение легло как туча...

В затмении Германии сыны.
Наука призвана в солдаты.
Сон разума... Очнись! Куда ты...!





XIII    Рабы техники

Равенна, Зальцбург, Мюнхен, Генуя,
Вестминстер, Кёльн, Антверпен, Любек, Турс - 
У каждого из вас свой облик, свой ресурс
Отличный от Омахи с Красноярском  вижу я.

Но все, что строилось за сотни лет
Разрушено своими же руками.
Мы все с собою сотворили сами!
И нам самим за все нести ответ!

Тот, кто разжег костер войны,
Поймет ли он, что он творит?
Ведь в том костре он сам сгорит!

Он думает, что груз вины
Минует, как пока минуют бомбы.
Нет, впереди я вижу жертвы - гекатомбы... 




XIV    Тигро-обезьяны

В седом Китае с давних пор
Обожествлялась тигро-обезьяна.
Считалось, -  человек  не ведает изъяна
Коль в жизни мудр, а в битве смел и скор.

Но человек, живущий без любви, 
Присвоив право сильного себе,
Потребность ощутив в насилье и борьбе,
Рискует утонуть в чужой (в своей) крови.

Наука призвана в солдаты.
Машины сеют смерть и страх.
Плоды трудов людских - все тлен и прах.

И вот уже грядет смертельный атом...
Тот, кто сегодня про злодейства те
Расскажет, - завтра будет на кресте.




XVII    Комар

Комар! И здесь! В такое время!
Он тихо сел мне на руку, жужжа.
Комар - крылатая душа.
Он прилетел, чтоб разделить со мною бремя.

Хлопок... и нет его?   Но я не зверь.
Мне капли крови для него не жаль.
Пей, пей, комар, покамест вдаль 
Не улетел я, за собой захлопнув дверь...

Пока могу я кровью поделиться,
Ты будешь сыт. А значит - будешь жив.
Пей. Пей, комарик, не дрожи.

Быть может, завтра уж напиться
Не сможешь, - краток комариный век...
И мой не дольше. Смертен человек... 




XVIII     Воробьи

Железная решетка на окне.
Они в гостях. Хозяин я.
Два воробья. Свободная семья.
Они пришли. Но не ко мне.

Они - семья . У них свои дела:
Беседы, ссоры, ревность, драки...
Два милых существа. Такие забияки.
Ну, что им я? Решетка нас свела...

Две пары черных глаз. Чирик - чирик...
Они в своих делах. У них свои заботы.
Ты им никто. И кто ты..., что ты...

Бочком, бочком. Взмах крыльев. Птичий крик...
Подпрыгнули. Вспорхнули. Улетели...
Ты вновь один...   Один. И впереди недели...


             
 
XX    Бетховен    

В шестнадцать, кажется, неполных лет
Мне вздумалось играть великого "глухого".
Я молод был и ничего плохого
Не видел в том в свои шестнадцать лет.

Учительница мудрая моя сказала,
Что написавший был глухой старик:
Пройдут года и ты поймешь, в чем он велик.
Но до того минует дней немало...

Потом задумалась, присела, помолчала...
И было столько доброты в ее глазах...
И я молчал. Я ничего ей не сказал.

Вот и сегодня эта музыка звучала.
Она доносится ко мне сквозь годы,
Сквозь стены камеры. И сквозь невзгоды. 




XXII    Спутники 

Они проходят предо мной:
Йорк и Мольтке, Шуленбург, Шверин,
Хассель и Попитц, Планк и Хельферих, - 
Идут незримой чередой...

Во блеске власти и у смерти на краю
Никто из них не думал о себе.
Жизнь каждого - борьба. Вся жизнь - борьбе.
И никогда, никто - про выгоду свою.

Я долгим взглядом провожаю их:
Почет, власть, слава, деньги, званья...
Все было... Все...Но их вело сознанье -

Великих спутников моих.
Безвременье, страну окутал мрак...
Нет места чести. Честь - бесчестью - враг.




ХХIII    Отчизна

Я часто слышал на допросе:
Зачем я не бежал, не скрылся от погони
В Швейцарии - кто там меня догонит?
Недоумение мне слышалось в вопросе...

Что мне сказать, как мне ответить им?
Мне верилось - Отчизна сумеет защитить меня,
Что выведет меня из - под огня...
Но не был я спасен Отечеством своим.

Едва ли я увижу отчий дом
И край, где снежные вершины
Стоят на страже - стерегут долины,

Где каждый год под новым льдом
Стоят на страже новой жизни
Вершины - рыцари моей Отчизны.


              

XXIV    Ахерон

Я ухожу за Ахерон...
Последние слова в наземном царстве:
Преступна власть в преступном государстве.
Отец, очнись! Ты ослеплен!

Над родиной навис смертельный холод.
Страна погружена во мрак и сон.
Отец! Неужто этого не видит он:
Пожары, смерть, разруха, голод...

Я часто отрекался от всего: 
От радостей любви, от хлеба и вина...
Конечно, в том, что есть, - есть и моя вина...

Вот Ахерон. Я на брегах его.
Осталось бросить лишь последний взгляд.
За Ахероном нет пути назад...


             
 
XXV    Олимпийский праздник

Они ликуют. Храм. Горят огни.
Померкли звезды в факельном сияньи.
Колонны замерли в тревожном ожиданьи.
И над колоннами они, они, они...

В своих глазах они почти, что боги.
Фанфары, марши, факела горят...
Они уверены - им боги путь торят.
Исчислены, измерены дороги...

Горят, горят над ними факела.
Проходят молодежные колонны.
Взгляд олимпийцев горд и непреклонен...

Но после факелов останется зола...
Нас не обманет блеск огней:
Я вижу, вижу марш теней...




 XXVI    Факельное шествие (видение)

Колонну олимпийцев замыкал
Гигант, красавец, истинный атлет.
В нем воплотился древней Греции расцвет. 
Он нам о древности напоминал.

Среди шагающих колонн
Как эстафету сквозь века, -
Высоко поднята рука, - 
Несет огромный факел он.

Вдруг на меня дохнуло страшным жаром:
Огонь проносится сквозь страны и века...
Пылает факел... Не дрожит рука... 

Мне в каждом факеле мерещатся пожары.
Пылает факел в наступившей мгле...
Горит! Горит! Пожар грозит земле!...


              

ХХХ    Мама

Тебя я вижу в отблеске свечи:
Ты у калитки. В ночь глядишь в упор.
Ты ждешь. Прохлада сходит с гор.
Ты зябнешь в холоде ночи.

Ты мне глядишь спешащему вослед,
Спешащему во мрак, в безвременье, в дорогу...
И улыбаешься, чтоб скрыть тревогу...
Кто знает, что нас ждет во мраке лет...

Нет, то не свет свечи, - любовь твоя
В кромешной тьме мне освещает путь
Я ухожу... Назад не повернуть...

Седая прядь дрожит. И в ней вина моя.
Огонь свечи. Окошка рама...
Ты мерзнешь. В дом войди, согрейся, мама...




ХХХVII      Брат

Мой брат! Он тоже здесь. Но он не виноват.
Он обвинен беспочвенно, облыжно.
Они надеются, что, может быть и выжмут
В допросах про меня. Но он всего лишь брат.

Мой брат, он не такой, как я.:
Он домосед, и дом ему как щит,
Он садовод, и на земле стоит,
Отец и муж он, у него семья...

Надеюсь я. - минует горький час,
Он оправдается и на свободу выйдет,
В дом возвратится, родину увидит...

И там, на родине он встретит вас.
Потом, надеюсь, в вожделенной тишине
Вы с братом впомните и обо мне...


             

ХХХVIII      Отец

Есть на Востоке сказка: демоны земли,
Что горести и смерть несут народу,
В кувшины загнаны и спущены под воду
Пучина скрыла их  Над ними - корабли...

Но вот рыбак кувшины вынул из воды.
И знать не зная, кто в них заключен, 
Открыл...И демоны на волю вышли вон.
И землю вновь объял пожар беды...

Так мой отец, найдя кувшин в воде,
Мог демона в кувшине удержать.
Но он с кувшина снял печать.

И демон на свободе - быть беде...
Отец, ты снял печать - на волю вышло Зло...
Отец, ты близорук! Нам вновь не повезло...

          


ХХХIХ       Вина

Мне говорят: ты виноват, ты предал...
Нет, не предатель я народу своему.
Я виноват в другом: я знал..., но я ему
Не говорил о том, что раньше многих ведал.

Моя вина в ином: я видел - из кувшина
Зло вырвалось и воспарило ввысь.
Я должен был кричать: Народ, остерегись!
Но я молчал. Зло создало преступную машину.

Я виноват. Не в том вина моя,
Что я боролся с властью бешеного зверя.
Я слишком долго ждал, надеялся и верил,

Что  это сделает другой - не я, не я...
Вот в чем пред Родиной вина моя.
Сегодня ясно вижу это я...




XL    Судьба (Фатум)

Морская буря и степей ужасный жар - 
Столкнулись в нашем доме две стихии...
Что ждет мою страну в года лихие!?
Где силы взять, чтоб погасить пожар!?

Тех, кто способен твердою рукой положить
Предел преступников деяньям,
Власть уничтожила. Теперь за злодеянья
Придется нам большою кровью заплатить.

Зола и пепел - вот, что всех нас ждет.
Зола и пепел - больше ничего...
Таков удел народа моего...

Но верю: светлый день придет:.
Золу и пепел смоет дождь веков...
Да, будет так! Закон веков таков...
              



XLI     Крысиная процессия

Поля покрыты полчищами крыс.
Армада топчет все живое без разбора.
Сейчас нет места  разговорам:
Смертельного укуса берегись!

Взбесившийся вожак ведет их всех к воде.
Поля и нивы - все серым-серо ...
Как будто землю пеплом замело...
Тревожно в воздухе - знать быть беде...

Зовущий звук пронзителен и груб.
В нем обещанье крови, мяса...
К реке стремится отвратительная масса...

Обрыв. И в воду: труп, труп, труп...
Звук тонет в бешенстве воды...
И море прячет след беды...




XLII    Великий поток

Я вспоминаю Миссисипи в час разлива:
Коричневый поток - вода, вода, вода...
Казалось. Жизнь ушла отсюда навсегда...
И так на сотни миль - до самого залива.

Все под водой: дома, поля, посевы...
Безжизненный пейзаж - вода: в ней ил...
Нет ни живых людей, ни даже их могил...
Кричи - не докричись: эй, люди, где вы, где вы!

Но отступили воды. И земная твердь
Наружу вышла: всюду, всюду ил...
Он влажным одеялом все покрыл.

Жизнь победила, победила смерть.
Теплом согреты нивы и поля.
И Солнце, Солнце!... Ожила земля...



             
 
XLIII    Сожженные  книги

Когда великий повелитель Ши Хванг Ти,
Чья слава в Поднебесной велика,
И чья в бою не дрогнула рука.
Сопротивленье духа ощутил,

Он приказал: Дух уничтожить!
Все книги сжечь! А мудрецов убить!
Приказ царя - закон. Так этому и быть.
К чему пустые знанья множить...

Прошло одиннадцать недобрых лет:
Сгорели на кострах святые письмена, 
Ученых - мудрецов забыты имена...

Вот, наконец. и Ши Хванг Ти уж нет...
Его преемник жил в согласьи с веком:
Он мудрецов не жег...Был добрым человеком
                        

              

ХLIV    Александрия

Когда толпа безумцев и святош,
Ведомая рукой фанатика - владыки,
Ворвалась в град, прекрасный, многоликий,
Она узрела свитки тонких кож.

Как поступить - скажи, владыка, нам, -
Оставить эти буквы - знаний семена?
Или предать огню се свитки - письмена, 
Как прочий, никому не нужный хлам?

Все знания в Коране, - молвил он, -
Чужие знанья - лишние вериги...
И вот в огне пылают книги...

Прошли века: живут Гомер, Платон...
Кто нынче помнит имя грозного владыки?
Все прах и тлен. Но живы, живы книги. 




 XLV    Доверие Слову Божию

Когда наместник бога на земле
Решил в Провансе ересь истребить,
Он приказал всех сущих там убить,
Все сжечь - нет ереси в золе...

Резня, резня, - нам некого беречь!
Кровь заливает отворот ботфорт...
От крови содрогнулся граф Монфорт.
И к папскому легату держит речь:

Скажи, как отличить еретика?
Не все же здесь проклятые катары.
Быть может сохранить нестарых?

В ответ легата поднялась рука.
Монфорт услышал: убивайте их!
Бог сам сумеет отличить своих...


 

XLVI    Гибель (падение)

Легко о смерти слышать. Но чужой.
Как будто это эхо издалече.
Как будто вовсе не о смерти речи...
Но нынче гибнет не чужой, а свой.

Да, это мой народ. Он обречен...
За глухоту к страданьям жертв, за опьянение победой,
За горлопанство и заносчивость, за беды,
Что он принес другим, заплатит он.

Вертится Божья мельница. Вертится...
Все перемолото: победы и успех.
Теперь к ответу - всех нас. Всех...

Мне страшно думать, что случится,
Как сложится судьба народа моего...
За все ответит он - теперь черед его...




XLVII    Великие мертвецы

Уж ежели народу моему
В грядущем предстоит рабами стать
И тяготы неволи испытать,
Судьба оставит шанс ему:

Сквозь грязь и кровь, страдания и муки
Его великие духовные отцы,
Его святые мертвецы
Протянут страждущим спасительные руки.

Бах, Гете, Кант - их всех не перечесть -
Преодолеют кровь и тлен,
Чтобы поднять народ с колен,

Чтобы спасти германцев честь.
Их не согнуть - великих мертвецов.
Над ними дух Святых Отцов!




XLVIII    Наследие

В пыли и щебне город Вавилон.
От древних Фив остался только храм.
Руины говорят о Ктесифоне нам.
Ангкор - в лесу. Почти не виден он.

Руины, тлен, обломки, -  как плащом
Накрыло нас наследие веков.
Недолго суждено знать кто - каков.
Потом былое зарастет плющом.

Все победит трава забвенья.
Тысячелетия расцвета - в пыль и прах.
Борьба на смерть, а не на страх.

За тридцать лет - за малое мгновенье
Все наши мысли, чувства - зря.
Когда (и где) еще подымется заря...




LII    Без оков

Не помню сколько я носил свои оковы.
Не знаю, что мне ждать в грядущем "впереди".
Желания кипят еще в моей груди.
Они пока смириться не готовы.

Оковы страсти: детское "хочу",
И взрослое "могу", и мужественно "надо", -
Вот внутренних оков триада.
Преодолеть ее - теперь мне по плечу.

Оковы внешние - в них тоже есть урок:
Я сердце заковал свое в броню.
И верность только принципам храню.

Тюрьма: ну. что ж, - и это впрок...
Полгода в кандалах - урок таков:
Свободен я теперь от внутренних оков...




LIII    Миф

О, эти песни "крови и борьбы":
Везувий, готы, гунны и бургунды,
Кровавый Хаген, властный Гунтер...
Но никому своей не избежать судьбы...

Кровь, кровь и снова кровь...
Кримхильды верной яростная месть.
В убийстве - слава,  доблесть, честь...
Всё это возвратилось вновь.

Кровавый миф питает наш народ.
Почти что тридцать поколений
Без покаяний и без сожалений...

В героях числится убийца и урод.
Нас тешит битва в зале Этцеля - Атиллы.
Увы, на миф народные уходят силы...



             
LУ    Зезенхайм

Известье: Зезенхайм подвергнут штурму...
И сразу вспомнилось: "Свиданье и разлука".
Любовь к прекрасной Фредерике, сердца мука..
Ведь здесь начало "Drang und Sturm"-у.

Сад, шорохи ночные, лунный свет...
И Гете - всаднику : "Смотри, не пропусти".
Любовь! Прощай! Прощай! Прости...".
И что - то страстное в ответ...

Он не вернулся больше в Зезенхайм.
Но после много раз все вновь и вновь
Он вспоминал его. И первую любовь...

Известье: штурмом взяли Зезенхайм...
Но Рейн течет. И теплится любовь...
Да, Рейн течет... Все возвратится вновь.




LУI    Мемфис

Я вспоминаю Нил в часы восхода.
И пирамиды в свете солнечных лучей...
Картина чудная - не оторвать очей...
И мысли о величии народа -

- Строителя великих пирамид,
Что с нами говорит сквозь тысячелетья.
Лицо вождя, что диорит пронес сквозь лихолетья,
И мощи - те, что мумия хранит...

И благородство фараонов,
Чью память до сих пор хранит
Залог бессмертия - гранит 

Они ушли во время оно.
Они ушли... Но сквозь века
Их нам протянута рука.

              

LУII    Фараон Аменемхет

Папирус нам принес тяжелые слова.
Они принадлежали фараону с юга:
"Не доверяй, нет ни врага, ни друга.
Не слушай, что гласит расхожая молва".

Аменемхет - фиванский фараон.
Добился мира для своей страны.
Народ освободил от ужасов войны.
И сыну передал слова завета он.

"Не доверяй!" - тяжелые слова.
Четыре тыщи лет - день изо дня...
Они как искры из огня.

От этих слов немеет голова.
И надо ль воплощать такой завет?
Кому задать вопрос? Где получить ответ?



LXУI    Бхагаватгита

В Махабхарате есть рассказ. Сюжет таков:
Однажды юноша - прославленный герой 
Собрался с воинством на смертный бой.
Но остановлен мыслию: прольется кровь...

Великий Кришна в восхищеньи от него,
Чтоб подтолкнуть на славные деянья,
Внушил ему: в сем нету злодеянья...
И перед боем руку укрепил его.

Рассказ окончен. Но вопрос кумиру
По-прежнему остался без ответа...
И вот сегодня, здесь я повторяю это:

Бог, создавая мир, не заповедал миру
Войны.Он строил мир на жизни,- не на крови.
Не убивая, завещал нам жить. В любови.




LXХ    Омар Хайям

Великой аллегории поэта 
Не поняли наследники его.
В ней нет насмешки - ничего, 
Что говорило бы об этом.

Напротив, Бог велик. И как гончар
Он лепит нас из праха, как из глины.
Но не Его вина, когда в кувшины
Вино налито,- но скисает божий дар.

Гончар и глина - аллегория  ясна:
Все, что изваяно, - то смертно.
Лишь руки Гончара бессмертны...

Все прахом станет. Но придет весна:
Творец - Гончар  из праха, как из глины
Для жизни изготовит новые кувшины...




LXХI    Фазан

Тай -Тсунг - китайский император в цвете сил
Просил нарисовать фазана в смертный миг.
Изысканны желанья у владык...
Художник на шедевр три года испросил.

Окончен срок. Художник властелина
Зовет. Пред ним из шелка полотно:
Живою птицей кажется оно...
Наш император потрясен картиной...

Законченно! - в восторге молвил он.
Но мастер сделал шаг вглубь мастерской:
Где сотни заготовок обрели покой...

Проб и ошибок у Природы миллион.
Жизнь рукотворной вещи коротка...
Природа вмиг творит... И навека.




LXХIУ     Кami

Согласно правилам Востока
Я прежде, чем дыханию уснуть,
Могилы многих должен помянуть, -
Предшественников, близких и далеких.

И вот теперь из камеры своей
Я должен это сделать, и в дорогу
Приуготовить душу - подвести к порогу.
А дальше мертвые помогут ей.

Проводники в потусторонние миры
Для чистых душ особый знают путь.
И те, кто не готов, - придут когда-нибудь.

Ведь души мертвых снисходительны, добры.
Лишенные страстей, желаний пут,
Они на помощь к ним придут...




LXХIХ     Val Tuoi

Я вспоминаю Альпы: горную долину, 
Ручей, несущий талых вод поток...
Там, высоко в горах его исток.
И мы с тобой туда, вверх, к Энгадину.

Я видел: счастье утекает как вода,
Как запах трав, как сладкий мед...
И снова наступают скалы, лед.
Но я хочу назад: туда, туда.

Хочу там  подвести итог:
Спуститься в белые и мягкие снега,
Ручей увидеть, - жизни берега...

Я не прошу. Нет, видит Бог!
Я искренне хочу, - поверьте:
Туда - к вершине Счастия и Смерти... 




LXXX    Время

Я грежу днем с открытыми глазами,
И ночью, позабывшись кратким сном.
Я грежу - только об одном:
Бесценно время - то, что с нами...

От грез нас отвлекает звон ключей,
Стук мисок при раздаче пищи...
Вне грез я гол, я беззащитен - нищий, 
Я весь в руках своих безумных палачей.

Я как гребец. Но весел нет с собой...
И руки скованы, и порваны одежды.
Река несет к обрыву... Нет надежды.

Я слышу водопада грозный вой.
Но руки скованы и весел нет с собой...
Проигран бой? Убийство - ведь не бой!...